Новости – Общество
Общество
«Российскую Федерацию стоило бы переименовать»
Фото: страница Василия Авченко на facebook.com
Приморский писатель Василий Авченко — о том, почему дальневосточники такие же, как все россияне
24 октября, 2014 12:02
11 мин
После присоединения Крыма к России и событий на Донбассе новости о самоопределении компактных территорий стали привлекать еще больше внимания во всем мире. Об обособленности Дальнего Востока, о санкциях и духовных скрепах «Русская планета» поговорила с писателем и журналистом Василием Авченко — автором книг «Правый руль» и «Глобус Владивостока».
– Давайте поговорим о региональной идентичности. Например, сибиряки считают, что у них совершенно не такой характер, как у жителей центральной России. Какие черты отличают жителей Приморья от населения западных регионов страны?
– Понятие региональной идентичности, безусловно, имеет место — и в Сибири, и на Дальнем Востоке. Есть и понятие местного, регионального патриотизма. Но, на мой взгляд, все это носит скорее «косметический» характер. Да, можно говорить о некоем комплексе расхожих представлений о жителях Приморья: смелые, обветренные люди, немного авантюристы. Но не знаю, чего здесь больше: вымысла или правды. Безусловно, мы так или иначе противопоставляем себя жителям центральной России, условной Москвы. Но мне кажется, это смешно. Вот мы живем в доме номер 24, а рядом стоит дом номер 22. У них там косогор, а у нас автостоянка, и поэтому мы добрее. Примерно так.
Если говорить серьезно, то какие-то отличия, конечно, есть, но они не принципиальны. Говорить, что условный сахалинец или условный красноярец чем-то принципиально отличается от москвича, я бы не стал. Конечно, я не могу претендовать на безусловную истину, но, по моим ощущениям, Россия гораздо более однородна, чем это может показаться со стороны. Когда бываешь в разных городах, удивляешься, как, оказывается, все мы похожи между собой. Если китайцы из разных провинций с трудом понимают друг друга или вообще не понимают, то у нас даже лингвистические различия минимальные. Где-то акают, где-то окают, где-то говорят поребрики, а где-то — бордюры, но, по большому счету, все это ерунда. Население России говорит на одном языке и в прямом, и в переносном смысле: в разных городах люди слушают одну и ту же музыку, полицейские ведут себя абсолютно одинаково, и так далее. Ценности общие. Можно поменять местами население разных городов, и ничего не изменится. Конечно, я не беру в расчет некоторые национальные республики. Но большая часть России достаточно однородна — это главный тезис.
– Тем не менее, в СМИ из года в год появляются публикации о сепаратизме на Дальнем Востоке. О перспективе присоединения Приморья к Японии, Китаю, или о вероятном повторении сценария Дальневосточной Республики 1920-х годов…
– Версии, о том, что Дальний Восток хочет присоединиться к Японии или Китаю, выдвигают люди, не имеющие ни малейшего понятия о том, что происходит в восточных регионах России. Как житель Владивостока я более чем уверен, что нет никаких реальных поводов говорить о выходе Приморья из состава России, а тем более о присоединении к другой стране. Дальневосточная Республика — это тоже большой миф. Почему-то никто не хочет вспоминать, что эту республику придумал Ленин. Это было просто тактическим маневром, чтобы не допустить войны с Японией. И как только вопрос с интервенцией был закрыт, она тут же была присоединена к РСФСР. Де-юре Дальневосточная Республика была независима от Советской России, но де-факто контролировалась большевиками.
– А что насчет «желтой угрозы»?
– Нет никаких китайцев на Дальнем Востоке! То есть их здесь очень мало: гораздо меньше, чем, например, гастарбайтеров из Средней Азии. Наоборот, политологи и экономисты отмечают, что численность китайской диаспоры в Приморье по разным причинам уменьшается.
Другое дело, что те же политологи и экономисты говорят об оттоке русского населения из восточных регионов. Эта проблема действительно актуальна. Дальневосточные территории до сих пор остаются менее комфортным местом для жизни, чем европейская часть России. Здесь больше инфраструктурных проблем, выше цены, особенно на коммунальные услуги. Мы действительно «далекие», «заброшенные», «оторванные» и небогатые. В советское время «центростремительные» миграционные потоки населения уравновешивались «центробежными» — например, в регионы по распределению приезжали молодые специалисты. Сейчас этого нет.
Вообще, Россия стала сверхцентрализованной страной. Все управленческие решения, все финансовые потоки Москва замкнула на себя. Само название «Российская Федерация» уже не вполне соответствует действительности. Мне кажется, реальная федерализация, децентрализация власти и финансов пошла бы на пользу и Дальнему Востоку, и всем остальным регионам.
– Имеете в виду американскую модель, где у региональных властей намного больше полномочий, в том числе финансовых?
– Да, эта модель в чем-то мне симпатична. У них даже национальные газеты выходят в разных городах, например в Лос-Анджелесе или Чикаго. Мне бы хотелось увидеть в России такую же многополярность. В зачаточном состоянии она уже есть: Санкт-Петербург, Екатеринбург, Новосибирск — в каком-то смысле это потенциальные столицы. Если бы эти города стали менее зависимы от Москвы, то можно было бы говорить не о метрополии и провинции, а о реальном развитии территорий. А когда импорт из Китая идет сначала в Москву, а потом назад к нам — это абсурд.
– Вам близка идея переноса столицы на восток страны?
– Признаться, да, несмотря на всю ее фантастичность. Это был бы как минимум интересный опыт, который мог бы дать новый толчок к развитию государства. Мне бы хотелось, чтобы столица была расположена ближе к географическому центру страны. Наверное, это должен быть юг Сибири.
– Где-то между Новосибирском и Красноярском?
– Думаю, стоило бы не переносить столицу в уже существующий город, а построить ее «с нуля». Можно вспомнить пример Казахстана и его новой столицы Астаны (хотя там строительство велось, конечно, не с нуля: существовал советский Целиноград). Может быть, чуть восточнее Новосибирска. Москва в любом случае не пропадет с ее накопленным потенциалом, с развитыми торговыми связями. Может быть, там станет немного легче дышать. Москвичи от этого только выиграют.
– А что даст перенос столицы остальному населению страны?
– В первую очередь, это могло бы стать стимулом к развитию инфраструктурных проектов. У нас все решается централизованно, из столицы и через столицу. А если гора не идет к Магомету, значит надо, чтобы Магомет пошел к горе. То есть перенести столицу за Урал, в Сибирь. Некоторые говорят: «Давайте во Владивосток!» — но это уже обратная крайность, обратный радикализм. Столица не должна быть ни в Калининграде, ни во Владивостоке. Она должна быть где-то посередине. Понятно, что не у самой границы с Китаем или с Казахстаном.
Территории надо развивать. Это, конечно, банальность и общее место, но у нас нет других богатств, кроме этих огромных неосвоенных пространств, лежащих за Уралом. Перенос столицы помог бы изменить ситуацию. Он мог бы стать серьезным импульсом для развития восточных территорий.
– Если бы проект по переносу столицы действительно состоялся, чем стал бы Владивосток на карте страны?
– Он остался бы Владивостоком, но стал бы наполовину ближе к столице. Это уже хорошо. Ближе лететь, ехать. В свое время существовал даже странный проект по «перекраиванию» часовых поясов. Владивосток хотели «приблизить» к Москве за счет уменьшения разницы во времени. Авторы идеи напирали на то, что приморским чиновникам сложно общаться с московскими, поэтому давайте, мол, уменьшим разницу между Владивостоком и Москвой с 7 до 5 часов. А то, что у нас будет темнеть на 2 часа раньше, об этом уже никто не говорил. Сейчас, к счастью, этот проект притормозили. Но если столица будет где-то в районе Новосибирска, то проблема отпадет сама собой, потому что разница в 3 или 4 часа уже не настолько критична.
Владивосток уже, по сути, является маленькой тихоокеанской столицей, несмотря на то, что административный центр Дальневосточного федерального округа — Хабаровск. В том числе и потому, что перед саммитом АТЭС во Владивосток были вложены огромные деньги. На фоне остального Приморья и огромного Дальнего Востока нам просто грех жаловаться на недостаток федерального финансирования. Но есть много других городов, где саммита АТЭС не было и никогда не будет.
Точечное развитие Владивостока — это, конечно, хорошо, но нужно развивать и Южно-Сахалинск, и Магадан, и Петропавловск-Камчатский, потому что иначе оттуда население совсем уедет. Если даже из Владивостока, из Приморского края люди мигрируют на запад, то можно представить, что творится на Чукотке, на Камчатке, на Сахалине. С этими территориями надо что-то делать. Либо мы свыкаемся с мыслью, что они будут безлюдными, и месторождения там будут осваиваться только вахтовым способом, либо мы все-таки сохраняем там жизнь, инфраструктуру, в том числе социальную. Чтобы люди не чувствовали себя заброшенными колонистами или вахтовиками, которые воспользуются первой возможностью оттуда уехать. Нужно, чтобы там хотелось жить.
– Леонид Гозман, один из крупнейших в России экспертов в области городского планирования, высказал мнение, что в современных условиях единственный способ сохранить инфраструктурную целостность государства — это стягивать города скоростными железными дорогами. Причем делать это надо, по его мнению, не столько в европейской части страны, сколько в Сибири и на Дальнем Востоке. Плюс к этому необходимо срочно возрождать малую авиацию. Насколько, на ваш взгляд, актуально это соображение?
– Я вообще считаю, что в самой большой стране мира, раз уж мы ею являемся, развитие транспорта должно стать национальным проектом номер один. И автомобильные, и железные дороги, и авиалинии — все это должно быть приоритетом. У нас в Приморье еще лет 20–25 назад было отлично развито прибрежное судоходство. Ходили «Кометы», паромы, катера. Сейчас все это сжалось, как шагреневая кожа. Малая авиация тоже была хорошо развита, а теперь число рейсов уменьшилось в разы. Например, я бы с удовольствием съездил на Камчатку, но авиабилет туда стоит примерно столько же, сколько до Москвы, хотя расстояние намного меньше. Это несправедливо. И эту ситуацию, очевидно, нужно менять.
– Своего рода индикатором экономической целостности России послужили санкции Евросоюза. Например, предполагалось, что норвежскую семгу легко сможет заменить дальневосточный лосось. Но в реальности этого пока не происходит. Может ли продуктовое эмбарго положительно сказаться на развитии, например, рыбного производства в Приморье, или это лишь риторика?
– Думаю, может, но для этого нужно принимать какие-то политические решения. У нас рыбы действительно много: в Беринговом, Охотском море ее огромное количество. Добывать ее можно сколько угодно. Другой вопрос, куда сейчас направлены потоки добываемой рыбы. Насколько мне известно, большая ее часть идет на экспорт в Японию, Корею. Я небольшой специалист в экономической сфере, но, как мне кажется, здесь необходимы какие-то решения на государственном уровне. Если на данном этапе невозможно улучшить отношения с Евросоюзом или с той же Японией, то надо хотя бы извлечь из этого выгоду. С одной стороны, только санкции и способны возродить наше производство, поскольку будет замещаться импорт. Но, с другой стороны, большого оптимизма по поводу развития внутреннего рынка лично у меня нет.
Наше государство вообще очень своеобразно реагирует на санкции. Яркий пример — так называемый закон Ротенберга. Меня он просто возмутил.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
