Новости – Общество
Общество
«Смерть — наш почтальон, ежедневно доставляющий посылки»
Человек для патологоанатома — это всего лишь объект. Фото Светланы Храновской
Корреспондент РП провела день с патологоанатомом во владивостокском морге
25 марта, 2014 17:45
10 мин
Человек боится смерти. Боится умереть сам или потерять близких. Но есть люди, для которых смерть — ремесло. Вот, например, патологоанатомы. Об их профессии ходит много мифов. Проверить их и понять философию «работников смерти» попытался корреспондент РП.
«Нет никакого дела до боли»
Дорогу на территорию морга преграждает «шлагбаум» из металлической проволоки с красными флажками. На посту женщина с диагнозом ДЦП.
– Вот представь, приезжает полиция. По форме, с удостоверениями. А она не пускает, говорит, что в списках нет, — рассказывает патологоанатом и судмедэксперт Людмила Ефремова. — Сейчас и к нам выйдет с листочками в руках.
Дверь будки и вправду открывается и оттуда выходит женщина в розовом пуховике с теми самыми списками в руках. Посмотрела на номера автомобиля, пробежалась глазами по листочку и опустила красные флажки проволоки на землю.
Мы подъезжаем к моргу, длинному одноэтажному зданию розового цвета. Входим под скрип дверных петель.
Внутри как будто обычное офисное помещение: длинный коридор с кабинетами по обе стороны. Справа отделение судмедэкспертизы, слева территория патологоанатомов, а прямо — то, что представляет каждый при слове «морг»: морозильные камеры и секционные комнаты, где проходят вскрытия.
Стены коридоров покрыты холодной светло-зеленой краской. Трупного запаха нет, в большей части помещений аромат кофе, сигарет и спиртовых растворов. 90% работников морга — курильщики.
Побродив по коридорам, иду в кабинет, где работает Людмила. Меня усаживают за свободный компьютер. На рабочем столе тонны актов и заключений. Все полки уставлены увесистыми папками с надписями «Живые» и «Трупы».
– Людмила Юрьевна, пришли на освидетельствование, — доносится мужской голос из соседней комнаты.
Мы выходим. Снимать свежие побои пришла женщина. Пару часов назад ее избил сожитель. Она плачет, рассказывая подробности. У меня в горле ком, а Людмила невозмутима, задает вопросы и осматривает пострадавшую.
Когда женщина ушла, я заговорила с Людмилой:
– Какие чувства вы испытываете к таким людям? Вам их жалко?
– Честно говоря, мне нет никакого дела до ее боли и до ее слез. На каждого жалости просто не хватит. С годами это чувство притупляется. Сейчас для меня ее тело, ее синяки — это работа, — отвечает Людмила.
– Вообще ни к кому жалости больше нет?
– Только если к детям и животным. И то ко вторым больше, чем к первым.
– Людмила Юрьевна, я висельника подготовил, можно вскрываться, — в кабинет заходит небольшого роста лысый мужчина в зеленом медицинском костюме и медицинской маске, закрывающей лицо до глаз.
Это санитар Сергей. Местный шутник и «командир». Людмила рассказала, что он считает себя директором морга — ни один вопрос не решается без его участия.
– Так, почему до сих пор не по форме? — обращается он к нам с Людмилой. — Тоже мне, на вскрытие собрались. А ну-ка быстро надели халаты!
Мы послушно идем к шкафу, берем спецодежду: я — белого цвета, Людмила — зеленую, и выходим вслед за Сергеем в коридор.
– Если мне станет плохо, я уйду, — предупреждаю я.
– Да пойдем коньячка бахнем и не станет плохо. Хорошо будет, — улыбается под маской Сергей.
Мы входим в секционное отделение, где и происходит основная работа патологоанатомов. Людмила надевает нарукавники, плотные синие перчатки, фартук и маску. Одну протягивает мне. Хоть какая-то защита от запаха.
На каменном столе соседней комнаты лежит тело самоубийцы. Я робко вхожу туда и остаюсь в углу возле выхода. Пахнет сырым подтаявшим мясом. Тело парня похоже на восковую фигуру.
– На проводе электрическом повесился, — вводит в курс дела эксперта санитар.
Людмила осматривает синюшного цвета тело мальчика. Оказывается, ему было всего 18 лет.
– Вот придурок! — не выдерживает Людмила. — Сколького в жизни лишил себя.
– А какие чувства вы испытываете к самоубийцам? — спрашиваю я врачей.
– Скорее всего, это можно назвать презрением, — вынимая сердце, отвечает Людмила. — Вот жалости у меня к таким людям нет точно. Не понимаю, зачем нужно лишать себя жизни, если она одна нам дана.
– Вы в Бога верите?
– Нет, — улыбается Людмила. — Патологоанатомы — убежденные атеисты. Вряд ли в эту профессию пойдет человек верующий, это абсурдно.
– А почему так происходит?
– Мы же видим, что при вскрытии из тела человека ничто никуда не вылетает. Никакая душа. Ее просто нет в том понимании, в котором ее представляют люди верующие.
– Так считается, что душа, если она есть, покидает тело в момент смерти, а не в момент вскрытия, — говорю я.
– Да, после смерти человек теряет несколько граммов своего веса, но это не оттого, что вылетает дух, а оттого, что после смерти плоть теряет влагу. Только и всего, — объясняет Людмила. — Мы имеем дело с телом, досконально знаем его изнутри, а верить в то, чего мы внутри не видим, не можем.
Людмила заканчивает исследование внутренних органов, и мы уходим, оставляя Сергея зашивать труп и готовить его к похоронам.
– А ты молодец, выдержала, — улыбается врач. — Открою тебе секрет: женщины гораздо проще переносят подобные зрелища, чем мужчины. Наш сильный пол в этом слаб.
Из холодного коридора с зелеными стенами мы ныряем в теплый бежевый кабинет.
Почтальон с косой
– Ну, посмотри, какой милый ребенок, — говорит мне Людмила, протягивая паспорт висельника.
Вернувшись со вскрытия, врач сразу принялась за написание заключения. Работа патологоанатомов и судебно-медицинских экспертов очень бюрократическая. Большую часть времени они проводят за компьютером.
– Михалыч, принеси химию, — говорит Сергей лаборанту-медрегистратору Любови Михайловне.
– А там на столе никого нет? Точно? — спрашивает женщина, уже привыкшая к такому обращению коллег.
– Ой, трусиха! — смеется Сергей. — Вот будешь бояться, кто-нибудь да появится.
Взяв очередную сигарету, Любовь Михайловна выходит из теплого кабинета в холодный коридор.
Врачи сидят, склонившись над актами и заключениями. Тишину нарушают только щелчки клавиатур. Из-за спины я наблюдаю за тем, что печатает Людмила. Зашумел принтер — первый акт отправился на распечатку. Она берется за следующего человека. Мне кажется, что она помнит всех своих «клиентов».
– А вы что, всех по фамилиям запоминаете? — не выдерживаю я.
– Да мы еще и лица их не забываем, — отвечает Сергей. — Это так же, как запомнить живого человека, только у нас времени на подробное рассмотрение больше.
– А что для вас вообще человек? — спрашиваю я.
– В нашем случае лучше спрашивать, что для нас есть тело мертвого человека, — уточняет Людмила. — Если конкретизировать так, то человек для нас — это объект исследования. И этот объект у нас будет всегда, потому что смерть никуда не исчезнет. Она — наш почтальон, который ежедневно приносит нам материал для работы.
Врач в домашнем халате
Мы сидим в гостиной, у Людмилы дома, куда она пригласила меня после рабочего дня. Вокруг нет ничего, что могло бы указать на род ее деятельности. Единственное, что может намекнуть на профессию — высоченные стопки книг по медицине.
По дому бегают две собаки, кусая друг друга за хвосты и гоняя рыжую кошку.
– У нас дома всегда зверинец, — рассказывает она. — Помню, был период, когда с нами жили три собаки, четыре кота, морская свинка, две земноводные черепахи и попугай. С одной стороны, я очень люблю животных и не могу без них жить, а с другой — невыносимо больно их терять, поэтому не хочется даже заводить.
– Для мамы потеря животного — страшнее, чем смерть человека, — вмешивается в разговор дочь Людмилы Света. — Четвероногих мамина профессиональная деформация сознания не коснулась.
Людмила уходит на кухню, оставляя нас со Светой вдвоем. Я интересуюсь у нее, каково это — быть дочерью патологоанатома.
– Все странно реагируют, когда узнают, кем работает моя мама, — рассказывает девушка. — Да, она готовит нам теми же руками, которыми лазит в телах умерших людей. И это нормально. Просто многие удивляются моему детству, которое я провела у мамы в морге. Я приходила туда каждый день после школы или после занятий музыкой, обедала и наблюдала за маминой работой. Пару раз даже доводилось бывать там ночью.
– Не страшно было?
– Абсолютно! Тишина, как уместно будет сказать в этом случае, гробовая, — шутит девушка. — Когда мне было лет восемь, я в очередной раз пришла за мамой на работу, чтобы пойти вместе домой. Она сказала, что ей нужно одеть умершего новорожденного, и предложила мне пойти с ней. Я пошла. Тогда я впервые увидела мертвого человека.
В гостиную из кухни заходит Людмила, сопровождаемая верными псами и котом. Свой зелено-холодный медицинский халат она сменила на домашний. Хозяйка дома принесла нам горячий чай с печеньем, которое испекла сама.
– Конечно, может создаться впечатление, что патологоанатомы — железные люди. Что они никогда и ни к кому не испытывают жалости и сострадания. Что мертвое тело для них — просто кусок мяса, которое нужно исследовать. Это не совсем так, — уверяет Людмила. Такой подход, действительно, применим к работе, но не к жизни в целом. И уж тем более не к семье и близким людям. Есть какая-то шутливая фраза, не помню, из какого она контекста: «Патологоанатом берет работу на дом». На самом деле свою работу и железные доспехи мы всегда оставляем там, в морге, и возвращаемся домой, где живем обычной жизнью, проводим время с друзьями и родными, смотрим детективные сериалы.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
